ОРАНЖЕВОЕ ЖЖОТ

Виктор Большаков. «Царство русского медведя: Путеводитель в картинах».
Арт-галерея «Либерти» (улица Пестеля, 17 / Моховая улица, 25).
До 14 сентября 2008.

Эм си Вспышкин, кумир прогрессивной молодежи, был вежливо, но решительно остановлен персоналом известной петербургской галереи при попытке проникнуть на выставку живописи Виктора Большакова. Обеспокоенность галеристов вызвал оранжевый комбинезон любознательной знаменитости. Опасения, однако, были напрасны: живописец Большаков, практически ровесник Вспышкина, тоже выказывал себя замечательным колористом и любил яркие цвета.

Он родился в приволжском городке Кулебаки в 1927 году, учился в рисовальной студии при окружном Доме офицеров, в 1954-м окончил Горьковское художественное училище, работал на Сахалине, в 1957-м стал лауреатом московского VI Международного фестиваля молодежи и студентов и с тех пор уже не покидал надолго город Горький, с 1990-го Нижний Новгород, – вплоть до кончины в 2006-м. Именно здесь, на малой родине, и обрел художник своего главного зрителя. Выставлялся преимущественно на зональных выставках «Большая Волга» – в Ульяновске, Горьком, Казани, Чебоксарах. Персональных показов было немного: в Горьком, Нижнем Новгороде, в родных Кулебаках, Навашине, Городце, Ардатове.
Его нынешний показ в Петербурге – первый. И, можно сказать, итоговый: за исключением пары ранних, 1960-х годов, небольших полотен здесь представлены работы финальные, последнего десятка лет Виктора Большакова.
Если судить по этой выставке, старость стала плодотворным для художника временем: рука была крепка, глаз – остер. Портретам и натюрмортам он явно предпочитал пейзажи. На полотнах мастера – много просторов, лесов, полей, рек. Привлекало Большакова изображение небес – то как бы под Архипа Куинджи, то – как бы под Николая Рериха, временами, однако, не без намеков на позднейшие находки американских абстрактных экспрессионистов: «небесные бои» волжанина, конечно, были для него формой самовыражения и самоврачевания: видно, что вкладывал душу. Любил писать воду и флору вкруг нее, – нередко привнося в пейзажи французские нотки: что-то брал от пуантилистов, что-то – от фовистов. При этом никогда не пренебрегал родными мотивами и не позволял ни себе, ни зрителю затосковать о дальних неизведанных краях: писал наименее испорченные российской цивилизацией пространства – Поволжье, Соловки, Валдай, озеро Селигер, – то и дело усугубляя видимое православной церковкой на заднем плане, монастырской стеной, избушкой, речной пристанью, деликатной лошадкой на пастбище, парой грибников неизвестно какого столетия. Умел изображать любое время года и суток. Названия работам давал соответствующие и емкие: «Уголок России», «В деревне», «Теплый вечер», «Бабье лето», «Осенний мотив», «Ранний снег», «Весна», «Раздолье», «Радости»… Хорошо владел перспективой, знал толк в композиции. Краски выбирал в соответствии с необходимостью, но ценил контрасты и тяготел к яркому: уважал лимонное или танжериновое на лазури, розовое с бирюзой, пурпурное, ультрамариновое. Картины получались неизменно светлыми, вселяющими оптимизм и настраивающими на позитивное мышление.
Название мемориальной выставки, рассчитанное на заезжих иноземцев, не собьет с толку подлинных ценителей искусства: живопись Виктора Большакова – не без экзотики, конечно, но уж точно и без медведей. Честное творчество, имеющее далеко не зональный масштаб.

Евгений Голлербах

НЕ НАДО СЛЁЗ

Виктор Тихомиров. «Энергичная лирика».

Государственный Русский музей. Мраморный дворец.

До 20 июля 2008.

«Too many tears…» Старый шлягер Хэрри Уоррена о травматичной любви – подлинный лейтмотив этой выставки: антикварная американская мелодия и свежая русская живопись равно гармоничны, равно печальны, равно утешающи.

Автор выставленных в главном музее русского искусства полотен – Виктор Тихомиров. Он родился тогда, когда еще был жив товарищ Сталин, в 1951-м. В самом нежном возрасте, выказав замечательные способности, научился читать – и прочел все книжки, подброшенные любящей мамой-учительницей и окружающими. Проявил незаурядную склонность к рисованию: всю школу, вплоть до последнего звонка в 1968-м, рисовал стенгазеты и разукрашивал тетрадки. В начале 1970-х пару лет отслужил на границе, где, впрочем, лазутчиков не ловил, а был художником-оформителем. В 1977-м осуществил неизбежное: поступил в Художественно-промышленное училище имени Веры Мухиной. Там познакомился с некоторыми из тех, с кем потом, отучившись, продолжил дружить и сотрудничать, создал в середине 1980-х нонконформистское творческое объединение «Митьки». Лучшие времена и достижения этого коллектива пришлись на годы гибели прежнего режима и формирования нового: за последовавшую пару десятков лет Виктор Тихомиров принял участие во множестве выставок, написал и оформил ряд книг, занялся регулярной журналистикой, посочинял сценарии, поснимал кино, поездил по странам и фестивалям, попреподавал, по-настоящему прославился.
И вот – первый персональный показ его творчества в Русском музее: знак признания и творческий отчет. В экспозицию включено около восьми десятков полотен, созданных с 1992-го, главным образом за последние два года. В самом дальнем углу экспозиции организаторы выделили место и для телевизора, чтобы крутить интересующимся фильмы художника, – но справедливая жизнь распорядилась надлежащим образом, сразу после вернисажа телевизор отключили. Всё правильно: несмотря на многочисленные таланты маэстро, здесь, в музейных залах, он именно живописец. Впрочем, не только здесь: Тихомиров, конечно, и по жизни преимущественно виртуоз кисти. Свою мощную, экспрессивную, мастерскую фигуративную живопись он исполняет гораздо изобретательнее и ловчее, чем это было принято у «Митьков». Художник прекрасно понимает секреты цвета, тени, особенности используемого материала, широко применяет всё это для организации композиции, лепки формы, создания настроения. Он по-настоящему в своей стихии. Возможно, порой эта живопись избыточно литературна и иронична, но даже тогда она не утрачивает качеств «лирики»: ее основное содержание – эмоциональный мир автора.
Этот мир имеет мало общего с современной реальностью. Наиболее масштабные и эффектные полотна на выставке – фантасмагорические многофигурные «Лес» и «Победа русских моряков в Индийском океане» (обе работы – 2003 года). На первом из полотен изображены персонажи русских сказок – люди, звери, птицы – в хвойной пуще, на другом – русские моряки, на боевых слонах штурмующие в бушующем океане флот неизвестного противника: оба сюжета – безусловный плод ранних литературных впечатлений и проявление ностальгии по загадке и восторгу. Здесь много инфантильного, наивного, даже вульгарного, в разных деталях похожего на старые отечественные лубки, на эксперименты «Бубнового валета» и футуристов, на подзабытые даже ветеранами кинообразы Роу, Иванова-Вано, Кошеверовой, на детские рисунки любой страны и любой эпохи. Любовным признанием оставшейся в далеком прошлом жизни выглядит масштабно и тщательно реконструированный живописцем интерьер общественной бани на улице Чайковского («Баня на Чайковской», 1996) – с нетрезвыми офицерами, с репродукцией «Утра в сосновом лесу» на стене, с гипсовой девушкой с веслом, с транспарантами «Цель партии – благо народа» и «С Новым 1957 годом». На других полотнах Тихомирова также возникают слоны, очеловеченные звери, всадники, воины, литературные герои, таинственная луна со звездами, снег, прочая пурга. В «Метели» (2004) – снежная кутерьма, ели, волки, преследующие бодро палящего в них из ружья всадника, тревожная птица. В диптихе «Война» и «Мир» (2005) – всё та же девушка с веслом, гипсовый же пионер с горном, мишка косолапый в хвойном бору и вереница сакраментальных слонов, – явно преследующих художника как неизбывное воспоминание о каких-то уже мало кому ведомых мелочах советского быта: то ли о некогда популярных комодных слониках, то ли об этикетках на дефицитном ширпотребе (пачках чая из Юго-Восточной Азии, складных зонтиках из Японии), то ли просто о цирке с зоопарком как таковых.
Что любил – осталось в прошлом, а что не ушло еще – уходит в прошлое прямо на глазах, незатейливо фиксирует своими лирическими композициями Виктор Тихомиров. Это печалит его и заставляет вновь и вновь перебирать милые сердцу образы. Семейным фотоальбомом выглядит серия из двадцати восьми мужских (за единственным спорным исключением) портретиков, исполненных по памяти либо вымышленных: молодой отец художника, Пушкин, Гоголь, Буратино, дядя Степа Милиционер, д’Артаньян, пионер-герой Марат Казей, пионер-филантроп Тимур, Чапай, Чкалов, Гагарин, Саид из «Белого солнца пустыни», Махно, Ван Гог, Леннон, певец Гребенщиков в молодые годы, Шинкарев («Автопортреты в виде героев», 2008)… К ряду изображений персон, когда-то сформировавших автора, естественно примыкают многочисленные небольшие натюрмортики последнего времени: столешницы и углы столов с карандашиками, спичечными коробками, монетками, чашками, кусочками рафинада, одинокими цитрусовыми плодами там и сям, яблочком, сухим букетиком, скелетиком съеденной виноградной кисти. Эти скорбные символы экзистенциальной изолированности и персонального одиночества, может быть, – самое проникновенное на выставке. В тихомировских тристиях, конечно же, много сиротства, в них есть порой пугающая слишком ясно осознанной безнадежностью простота и предвидение финала. Но они многомернее: побитая утварь и недолговечная ботаника на этих холстах – очевидные результаты внутреннего развития художника, и они выглядят гораздо убедительнее театральных ангелов и православных куполов, наряду с настойчивыми слониками появившихся в тихомировском творчестве в последние годы. Именно в натюрмортах заключены та любовь и тот тайный трепет автора, от которых сама его фамилия неизбежно обретает в сознании чуткого зрителя свой исходный и окончательный смысл: конкретный «тихий мир» – вот сфера главного интереса, упования и умиления Виктора Тихомирова.

Евгений Голлербах; на фотографии Антона «a_uspensky» Успенского – Виктор Тихомиров, Александр Сокуров и Александр Боровский на открытии выставки.

ТЕПЕРЬ НЕ В ЭРМИТАЖЕ

Юрий Молодковец. «The Best of Fine Arts».

Галерея Марины Гисич (набережная Фонтанки, 121, помещение 13).

До 31 мая 2008.

Лучшая живопись теперь не в Эрмитаже: чтобы увидеть ее, следует ехать в Таиланд. Об этом культурной общественности стало известно от Юрия Молодковца и Аркадия Ипполитова, ответственных сотрудников главного музея России.

Юрий Молодковец – фотограф-художник Эрмитажа, организатор и куратор выставок, соавтор почти двух сотен каталогов, альбомов и книг по эрмитажным собраниям, по истории и архитектуре Петербурга. Кроме того, он инициатор и активист ряда издательских проектов («Красный матрос», «Тихая книга» и прочих), сотрудник многих российских и зарубежных изданий по изобразительному искусству, дизайну, архитектуре, участник большого числа коллективных показов и автор нескольких собственных – в петербургских музеях и галереях, а также в Москве, Амстердаме, Лондоне, в других городах. Молодковец неустанно преподает: объясняет тонкости фотоискусства студентам петербургского Университета технологии и дизайна, выступает с лекциями, дает мастер-классы.
Его новый проект, выполненный для Галереи Марины Гисич при идеологической поддержке коллеги по Эрмитажу искусствоведа Аркадия Ипполитова, – несколько десятков цветных фотопринтов большого формата. Эти снимки были сделаны в таиландской «столице секса и искусства» – курортной Паттайе, в полутора сотнях километров от Бангкока. На них зафиксированы интерьеры множества лавок изобразительного ширпотреба: помещения плотно забиты исполненными местными умельцами по фотографиям, открыткам или журнальным картинкам портретами звезд рока и кинематографа, безымянных порноактеров, туристов на слонах, пожилых опрятных супругов, невнятной молодежи, неопознаваемых карапузов. Здесь же – во всех ракурсах фосфоресцирующие женские бюсты, торсы атлетов, лошадиные морды и крупы, мультяшные кошечки, декоративные тигры в сосновом лесу, пестрые попугаи, плакатный Эрнесто Че Гевара, до гробовой доски девятнадцатилетняя Памела Андерсон, Будда.
Но отнюдь не эти сугубо коммерческие изображения – основной товар паттайского арт-рынка, и вовсе не они заинтересовали Юрия Молодковца. Полпред эрмитажных запасников и европейского актуального творчества методично зафиксировал, как в окружении китчевых лошадок и попугаев тайские мужчины и женщины (по жизни либо художники-копиисты, либо подсобные работяги, либо простые работодатели тех и других) демонстрируют копии шедевров старого и нового мирового изобразительного искусства: Леонардо, Уорхола, Рафаэля, Лихтенстайна, Дали, Айвазовского, Пикассо, Гогена, Модильяни, Рембрандта, Кандинского, неизвестного неоакадемиста-мужелюба, фотографа-лауреата журнала «National Geographic»… В разных техниках, в разных комбинациях: холст-масло, карандаш-бумага, тушь-картон, в раме под старину, в раме под хай-тек, вовсе без рамы. Некоторые из работ представлены парой-тройкой экземпляров: продавцы не пытаются скрывать, что всё здесь – не подлинники и не уники. Всё – намного лучше подлинников: сделано как раз на вкус актуального покупателя, в достаточном количестве и очень доступно по цене.
Время от времени тайцы, выполняя просьбу петербургского фотографа, отставляют свой товар в сторону и позируют самостоятельно: поодиночке, парами, семьями, трудовыми коллективами. Кто-то из них позирует с кистью в руке, кто-то – на фоне мольбертов и пюпитров с раскрытыми альбомами музеев мира (заказчик-барин может выбрать любой образец из любого, к примеру, Эрмитажа). Где-то видны стенды с образцами багета, где-то – хозяйский автомобиль (лавка – одновременно и гараж), где-то – коляска с младенцем, где-то сотрудники заведения играют в какую-то настольную игру, где-то крутится малолетний сын хозяйки, где-то прильнули к хозяину упитанные дочки… И повсюду – огромные вентиляторы, неизбежная примета душного райского края.
Молодковец с большой приязнью отнесся к тем, кого встретил в Паттайе. Чтобы подчеркнуть это, он даже дал своим принтам длинные составные названия: кроме имени знаменитого создателя того или иного образа, узнаваемого в кадре, эрмитажный фотограф уважительно указал имя каждой своей паттайской модели либо название лавки, электронный адрес модели либо лавки, телефонный номер («Thongkham Rinampa, такой-то адрес на thaimail.com», или «такая-то галерея, такой-то мобильник, такой-то адрес на yahoo.com», или хотя бы – с приятной лояльностью к застенчивому тайскому визави: «аноним»). Практически все увековеченные Молодковцом тайцы доступны, все ведут целесообразную жизнь, заняты реальным делом и в своей конкретности очень похожи на персонажей «малых голландцев», – однако кажутся неизмеримо более одухотворенными. Причины их не вполне обычного для стороннего глаза состояния понятны: люди живут в мире всегда востребованного искусства, они космополиты, им внятно всё, и в отличие от старинных голландцев они – по настоящему заслуженные деятели культуры, соединяющие народы, цивилизации и времена.
Они имеют стержень, у них ответственная миссия.

Евгений Голлербах

ДЛЯ ТЕХ, КТО В МОРЕ

Катя Толстая. «В синем море».
Выставочный зал «НоМИ» (Петроградская сторона, Малый проспект, 39 / Ижорская улица, 13).
До 25 апреля 2008.

Любите ли вы Толстых так, как люблю их я? Льва Толстого – за его мятежный дух, Софью Андреевну – за ее страдания, обоих Алексеев – каждого за свое, пражского Ивана – за словоохотливость, перекати-поле Татьяну – за раннюю прозу и позднейшую публицистику, виртуальную Феклу – ни за что… Но из всех Толстых особо я отмечаю Катю.

Хотя Катя – не совсем Толстая. Ее родители – известные в Петербурге художники Владимир Загоров и Марьяна Базунова, дочь покойного прозаика Олега Базунова. Она родилась в 1979 году в Ленинграде, в 1997-м начала преподавать рисование детям (а затем и ставить с ними кукольные спектакли), в 1999-м поступила на факультет графики Академии художеств (оказалась там ученицей Андрея Пахомова), студенткой увлеклась сочинением сказок и их иллюстрированием, в срок закончила учебу, представив в качестве дипломной работы изображения к «Бибигону» Корнея Чуковского, – но решила совершенствовать свое мастерство и поступила на стажировку в творческую мастерскую академика Ильи Богдеско.
Как можно видеть, замечательна Катя тем, что совместила таланты разных предков: она и писательница, и детский наставник, и усердная ученица, и художница. В выставочном зале журнала «Новый мир искусства» представлено как раз ее изобразительное творчество последних лет.
Экспозиция состоит из двух неравноценных разделов. В первом – основном – показана книжная графика художницы, во втором – расположившемся в отдельном, более интимном зале – семь станковых графических пейзажей. Пейзажи и тематически (пальмы, южная природа, лодка на берегу), и по манере (яркая пастель преимущественно синих и зеленых оттенков) характерны, легко узнаваемы и выдают в Кате художника умелого, вполне сложившегося и нашедшего себя в пленэрном жанре. Главный же раздел намного менее однороден. В центре зала сооружен объект – некрупный баркас, заполненный детскими кубиками и прочей милой дребеденью, – фронтальная стена специально к выставке расписана художницей (море, пальма, симпатичная шрифтовая композиция), а по всему периметру развешаны разнообразные обложки и иллюстрации, выполненные Катей по разным поводам или же без всяких поводов, просто для души.
В книжной графике Катя Толстая не страшится быть несамостоятельной, она умеет изменять себе ради иллюстрируемого автора либо решения какой-нибудь специальной задачи. Она подражает то многочисленным конструктивистам-интернационалистам, то советским «художникам-пачкунам» Владимиру Конашевичу и Владимиру Лебедеву, то нонконформисту Виктору Пивоварову, то французскому задумчивому визионеру Антуану де Сент-Экзюпери и ловким графикам популярной в СССР в его финальный период газеты «Юманите», то кому-нибудь еще, памятному лишь самой художнице по ее самым ранним годам. Время от времени влияния начинают дерзить друг другу – изрядно обобщенное в своих формах млекопитающее долгоухое из «Историй о маленьком кролике» (2008) вступает в напряженные отношения с реалистическими гражданами, а в правоверно конструктивистскую комбинацию цветных плоскостей («Кем быть» Маяковского) вдруг внедряется какой-нибудь старушечий шрифтец с засечками. Часто меняется и смешивается в разных пропорциях техника: в зависимости от ситуации используются пастель, тушь, акварель, карандаш, линогравюра, аппликация из цветной бумаги, вырезки из неведомой печатной продукции, фотоаппликация, компьютерный коллаж. Недатированные композиции к сказке Андрея Кутерницкого «Признание» – добросовестные, по приемам работы вполне традиционные образы всякой дичи: слонов, тигров, львов, птиц, гадов. Серия картинок к «Сказкам» Джозефа Редьярда Киплинга (2005) выполнена Толстой на пижонской вареной бумаге преимущественно методом печати, с незначительными деликатными подчистками и аппликациями. В «Бибигоне» (2005) и «Голубом катерке» (2006) художница уже честно доверяется производителям белового ширпотреба и широко использует магазинную цветную бумагу. В серии «Думай о тех, кто в море» (2007) – настырно испытывает возможности компьютера. В «Мурочкином лете» (2008) – берется за кропотливые мелки. Лишь от случая к случаю она позволяет себе напомнить народу о собственных пристрастиях – как в книжке «О чем говорят огни» (2006), самобытной лирической сюите из зеленого, голубого и деликатного коричневого.
Во всех случаях, впрочем, художнице труднообъяснимым образом удается быть вполне органичной, внутренне естественной и очень обаятельной.
Стремление стать самостоятельнее в книжной графике, надо думать, и подвигло некогда Катю Толстую на литературное творчество. «Мне всегда было трудно иллюстрировать других авторов, – признается она теперь. – И однажды я поняла, как здорово целиком делать что-то свое. Появилось совершенно новое состояние в работе. Сперва рисуешь, потом текст придумываешь, или то и другое сразу. И можно менять что-то, когда чувствуешь в этом необходимость: например, я написала сказку, начинаю ее иллюстрировать и вижу, что не идет работа. Конфликт с текстом. Берешь текст – меняешь под иллюстрацию. И такая свобода возникает...»
Если бы по текстам, оформленным Катей Толстой, кто-то учился читать, он был бы безнадежен: Катя свободна от грамотности и совсем равнодушна к орфографии с пунктуацией (апофеоз невнимательности художницы – релиз выставки с искаженными фамилиями знаменитых членов ее семьи). Это объяснимо: в детстве Катя, как сама любит повспоминать ныне, терпеть не могла чтения, чем огорчала дедушку-писателя, его младшего брата прозаика-мариниста Конецкого и родителей. Но в безграмотности, как верно заметил еще Пушкин, нет большой беды. В самом деле: пусть взрослые, если озабочены, не позволяют своей ребятне самостоятельно читать Катины книжки, а читают их вслух, в семейном кругу, по-толстовски, – интерактивность в таком случае будет только на пользу. Катя же грамотна в другом: ее сила не в запятых с падежами, а в чарующей музыке не очень правильного слова и в умении создать достоверное настроение через зрительные образы. В этих пока малоисследованных пространствах, вероятно, и ждут ее – и нас тоже – новые открытия.

Евгений Голлербах; на фото Марины «Gullimar» Гуляевой – Катя Толстая и неопознанный исполнитель на вернисаже.

ХРУПКИЕ ВЕЩИ

«Переучет: Сессия молодого искусства».
Малый зал Центрального выставочного зала «Манеж» (набережная канала Грибоедова, 103).
Апрель 2008.

Актуальное искусство очень похоже на дэнс-индустрию. Даже самый ловкий уличный танцор интересен публике, лишь пока пляшет. Танцевальный ансамбль – пока он на сцене и пока гремит музыка. Балерина – пока перед залом быстрой ножкой ножку бьет; уже вчерашняя «Жизель» может интересовать лишь специалистов. Так и актуальное искусство: слишком часто оно имеет смысл лишь в момент его презентации, и даже самые смелые его образцы, некогда определившие эпоху, потом не вызывают никакого публичного интереса: «Фонтан» Марселя Дюшана, изъятый из мужской уборной 1910-х годов волей художника-новатора, теперь вновь не произведение искусства, а всего лишь писсуар.

Подтверждением этой жестокой логики стала состоявшаяся в Петербурге трехдневная «сессия молодого искусства» «Переучет». Ежегодный – уже третий по счету – творческий отчет передовой молодежи из Петербурга, Москвы, со всей российской периферии, из ближней и отдаленной заграницы на сей раз был подготовлен при участии Московского музея современного искусства и прошел не в привычных всем муниципальных выставочных помещениях, а в только что организованном Малом зале ЦВЗ «Манеж» на канале Грибоедова, – в паре шагов от Мариинского театра, одной из цитаделей традиционной культуры. До недавнего времени в трехэтажной новой обители муз находился архив городского суда, и молодежи под руководством куратора Ани Желудь пришлось наскоро осваиваться в выделенных пространствах, прежде хранивших главным образом материалы криминального характера.

Распорядители заранее предупредили интересующихся: «К участию в Сессии “Переучет” были приглашены самые активные, самые восприимчивые, самые отзывчивые, полные сил и энергии восходящие звезды отечественной арт-сцены. Это молодые художники (в возрасте до 29 лет) из Петербурга, Москвы, регионов России, а также из ближнего и дальнего зарубежья (Германия, Финляндия, Украина). В течение двух недель монтажа они войдут в непосредственный контакт со средой и продемонстрируют свои проекты 4, 5 и 6 апреля».

Далеко не все из предполагавшихся участников «Переучета» сумели принять в нем участие, однако задуманный праздник все-таки состоялся. Были подготовлены объекты, фотографии, видео, светозвуковые инсталляции. Собственно к «контакту со средой» актуальные художники младшего поколения приступили 4 апреля в 17.00, открыв пресс-показ, а час спустя приняли и первых рядовых любителей «свежезарезанной вечности». Вниманию журналистов и публики были представлены экспонаты, в большинстве случаев рассчитанные на самое интенсивное взаимодействие со зрителем. Увы, фиеста длилась недолго: уже к финалу первого дня многие экспонаты, не выдержавшие интерактивности, представляли интерес лишь для уборщиц. В следующие же дни малочисленные посетители видели, например, что часть помещений недоступна для осмотра, комната с инсталляцией томички Наташи Юдиной из проекта «Мир, усеянный горошком» опечатана, «Сад камней» краснодарца Егора Кузнецова обнесен бечевой с табличками «Хрупкая вещь» и «Не заходить», его же динамическая композиция «Большие снега» рачительно отключена кем-то от электросети, сооруженная из вытяжных труб «Управляемая скульптура КБ №1» москвича Романа Сакина безвозвратно утратила всякие признаки управляемости. Оказалось, что передовое молодежное искусство – по большей части искусство одноразового и совсем недолговременного пользования. Пережили свои звездные часы только произведения, исполненные в традиционных техниках, – вроде суровой скульптуры петербурженки Натальи Краевской «Казнь педофила», живописи Александра Дашевского («Обнаженные и связанные»), Игоря Фролова («Любовь к телевизору») и творческого коллектива под руководством Ирины Дрозд (серия крупноформатных полотен, напоминающих творчество мэтров Виноградова и Дубосарского); к актуальному искусству, впрочем, они могут быть отнесены лишь условно.

Интерес к «Переучету» утратили, кажется, не только зрители, но и сами его участники: после того, как «сессия» стартовала, уже мало кого из них можно было встретить в мрачных стенах бывшего судебного архива. Едва ли, однако, кто-то из понимающих осудил юных за их абсентеизм: сфера деятельности определяет правила существования.

Радикальное актуальное искусство не рассчитано на чей бы то ни было долговременный интерес, его задачи иные: лабораторные. Потому-то и живет оно главным образом не на средства, которые получают художники от продаж плодов своей деятельности (кто же станет покупать в офис или дом «Казнь педофила»?), а на гранты, выделяемые доброхотами. За пределами России – чаще всего благотворительными частными организациями, внутри же нее – государством, которое свободно может пренебрегать мнением рядовых россиян относительно оправданности такого рода трат. Что, вероятно, даже хорошо: многие арт-эксперты боятся и думать о том, какое искусство выбрал бы массовый россиянин, если бы имел возможность выбирать.

В значительной мере бюджетный характер российского независимого творчества проявляется, в частности, в том, что основные организации, устраивающие показы подобного рода, – именно госучреждения. К примеру, крупнейшая площадка Петербурга – ЦВЗ «Манеж» (Исаакиевская площадь, 1); с конца 1980-х годов здесь активно показывается «неофициальное искусство» и, кроме прочего, с 1996-го проводится Международный фестиваль экспериментальных искусств и перформанса. На ниве актуальной визуальной культуры более или менее стабильно работают также некоторые музеи: Анны Ахматовой в Фонтанном доме (Литейный проспект, 53), Городской скульптуры (Невский проспект, 179 / Чернорецкий переулок, 2), Отдел новейших течений Русского музея (Миллионная улица, 5), Молодежный образовательный центр Эрмитажа (набережная Мойки, 45). Государственная сердечная расположенность к экспериментальному творчеству, однако, не беспредельна: к примеру, петербургский филиал учрежденного в 1994 году Министерством культуры Государственного центра современного искусства уже много лет не может получить необходимые ему выставочные пространства и вынужден довольствоваться изрядно отдаленной площадкой на острове Котлин и прочими вполне экзотическими вариантами.

При содействии госструктур – хотя и по настоятельной инициативе неформальной творческой интеллигенции – возник арт-центр «Пушкинская, 10» (Лиговский проспект, 53), который ныне объединяет галереи «Мост через Стикс», «Музей нонконформистского искусства», «Музей Новой академии изящных искусств», «Navicula Artis», «Фабрика найденных одежд», «ФОТОimage», несколько других организаций и считается важнейшим оплотом «левых». Одной из очень немногочисленных институций, заинтересованных вопросами экспериментальной визуальной культуры и при том возникших в соответствии с принятой в остальном мире логикой, стал институт «Pro Arte» (Невская куртина Петропавловской крепости): он был организован не без помощи Джорджа Сороса, в свое время сделавшего очень много для поддержания просвещения и искусств в России, – и теперь, кроме прочего, регулярно проводит международные фестивали «Современное искусство в традиционном музее», привлекая к сотрудничеству множество организаций: Музей Федора Достоевского, Музей петербургского авангарда «Дом Матюшина», Музей политической истории России, Музей связи, Музей космонавтики и ракетной техники, Музей железнодорожного транспорта, Пулковскую астрономическую обсерваторию и десятки других.

Не столь масштабна в Петербурге деятельность частных галерей и выставочных залов; хотя некоторые из них и пользуются официальной поддержкой, их возможности обычно совсем невелики и их перспективы избыточно неопределенны. Большинство из них имеет некоммерческий характер, и лишь единицы, считается, самоокупаются и даже приносят своим организаторам скромный доход.

У петербургского актуального искусства есть свои классики и звезды: художники, кураторы, галеристы, аналитики, идеологи, ценители, даже собиратели (некоторые из них совмещают в себе все таланты). Именно заинтересованные в поддержке «лабораторного творчества» организации и личности и организовали за последние годы множество показов разного калибра отечественных и зарубежных авторов. Кто-то занимается также образовательной, исследовательской, издательской, концертной деятельностью. Как ни относись к экспериментальному искусству, во многом благодаря усилиям его энтузиастов Петербург не утрачивает репутацию одного из основных и наиболее разнообразных в своих проявлениях культурных центров России.

Евгений Голлербах; на фотографии Марины «Gullimar» Гуляевой – Аня Желудь и фрагмент инсталляции Александры Фадеевой «Шишки-шишки, я на передышке».